30 августа 1941 года фашистские войска вошли в Вырицу - крупный поселок в Гатчинском районе Ленинградской области. Место им понравилось, и летом 1942 года в Вырице на базе дома отдыха Ленинградской швейной фабрики им. Володарского был создан детский концлагерь. Фашисты не афишировали «учреждение». Говорили о «детском доме»: так он проходил по документам, так приказано было называть лагерь и самим малолетним узникам.
Так называемый «приют» просуществовал до конца 1943 года. Оккупационные власти насильно свозили туда детей из зоны ожесточенных боев Шлиссельбург - Мга.
ЖИЗНЬ В ЛАГЕРЕ
По воспоминаниям бывших узников, день в лагере начинался с криков: «По палатам бежала надзиратель Вера в чёрной форме с широким ремнём, осматривая постель, и кто провинился, того нещадно била плёткой». Кормили отвратительно: «Три раза в день выдавали турнепсовую похлёбку, заболтанную мукой, иногда с кусочком протухшей конины. Было принято сначала съедать жидкость - это было первое, потом густоту - второе, а на третье сосали маленький кусочек хлебца, как конфетку».
Однажды несколько детей заболели тифом. Оккупанты немедленно объявили, что, если заразиться хоть один солдат, лагерь сожгут. И это были не пустые угрозы: незадолго до того эпидемия тифа вспыхнула в бараке для советских военнопленных – его сожгли вместе с обитателями. К счастью, с лагерем такого не случилось: болезнь отступила, унеся с собой 50 детских жизней.
Так и жили дети: работа в поле по 12 часов, надзирательская плётка, карцер, еда, которая приносила скорее болезнь, чем сытость… И при всём при том немцы ещё хотели, чтобы дети пели для них: под Рождество все разучивали праздничную песенку на немецком языке «О, Танненбаум!..», а за работой нужно было петь «Катюшу». И дети пели её, но переиначивали слова: «Это наша русская Катюша немчуре поёт за упокой!..» Очень опасно было такое петь: как бы не услышал кто из русских надзирателей. Один раз ребят чуть было не расстреляли за это. У детей было принято шептать немцам в спину: «Ничего, у меня брат (или отец) на фронте, он за меня отомстит!»
У многих юных узников на свободе остались матери, но это не помогало детям избегнуть лагеря. А свиданий не полагалось. Порой измученные дети пытались убежать к матери: из лагеря можно было уйти через Оредеж - неглубокую, узкую речку. Ребята перепрыгивали с камня на камень, иногда падали, тонули.
А если и спасались, то потом их всё равно настигала облава: детей плётками гнали обратно и сажали на ночь в карцер-подвал, где было темно, сыро, где бегали крысы. Так поступили, например, с шестилетним братишкой Михаила Кузнецова: «Его бьют плёткой, а он ухватился за маму, орёт, плачет…» Мне рассказывали про одну мать, которая выкрала сына, приготовленного для отправки в Вырицу, спрятала его в бочке из-под подсолнечного масла и так спасла.
«По ночам многих увозили куда-то, и они пропадали бесследно, - что с ними было, не знаю…», - вспоминает бывшая вырицкая узница. Что тут добавить? Детям говорили, что за побег из лагеря полагается расстрел, смерть всегда витала над ними.
ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРАФИМ И ДЕТИ ИЗ ЛАГЕРЯ
Когда 30 августа 1941 года фашистские войска вошли в Вырицу - в то время там жил один из самых замечательных подвижников XX века – святой старец Серафим.
Отец Серафим и сам и через приходского батюшку постоянно призывал жителей Вырицы помогать детям. Он благословлял женщин на переговоры с лагерным начальством, а под конец оккупации ему удалось получить разрешение на походы ребятишек в церковь по воскресеньям. После службы причастники заходили домой к старцу, и батюшка, чем мог, угощал голодных, беседовал с ними. Он не поднимал серьёзных тем, просто рассказывал интересные истории из жизни. И всякий раз говорил: «Победа будет за нами, ждите!»
Сохранилась такая запись: «Принято от о. Серафима: девичьих нижних рубашек - 24 штук, штанишек – 4, маек – 1, одеяло ватное - 1, матрац детский - 1, платье - 1, нижних рубах для мальчиков – 1. Всего 43 вещи». Квитанция осталась только одна, но известно, что батюшка помогал лагерю регулярно.
Многие жители Вырицы также старались помочь малолетним узникам, да и в самом лагере были люди, о которых бывшие узники вспоминают с благодарностью. Помнят о некой бабушке, учительнице-пенсионерке, которая тайком собирала детей и старалась их обучить хоть писать и читать…
Помнят о помощнице лагерного врача Прасковье Фёдоровне, которая умела ловко лечить фурункулы (а детские тела от болезней, от недоедания, от непосильной работы были постоянно покрыты гнойными нарывами). Эта Прасковья Фёдоровна читала детям Библию, рассказывала о Боге…
В Вырице жила сорокалетняя женщина Евдокия Ивановна Устинова; как-то раз по совету местного батюшки она принесла в лагерь кое-какие вещи. Едва вошла в помещение лагеря, как с порога к ней кинулась крошечная, едва умеющая говорить девочка, - бежит и кричит: «Мама!..» Евдокия Ивановна в слезах ушла домой, а там посоветовалась с домашними и забрала эту девочку к себе, хотя и у самой-то семья питалась одним опилочным хлебом… Девочка выросла, даже не зная, что она - приёмыш и мать у неё - неродная…
ДОНОРСТВО
Детский концлагерь был своего рода банком донорской крови для Вермахта. Вспоминает Александр Рослов: «У меня кровь не брали, но моя сестра Лена умерла там, в лазарете. Говорила: «Саша, возьми меня отсюда. У меня уже и крови нет, а они все берут». На следующий день ее не стало».
«Вермахт системно брал кровь не только у взрослых, но и у детей. Процедуры были жестокими, дети гибли… За детскую кровь многие преступники так и не были осуждены».
(Научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Дмитрий Асташкин).
По его словам, факты насильственной сдачи крови детьми на оккупированных нацистами территориях зафиксированы в приговорах советских судов.
ОСВОБОЖДЕНИЕ
В конце 1943 года немцы заспешили: нужно было убираться из Вырицы, чтобы не очутиться в «котле». С собой забирали всё ценное, всё ненужное бросали. В лагере ценными посчитали тех детей, что постарше и поздоровей: их вместе с матерями (у кого они были) погнали в Германию; остальных - тех, что помладше и послабей, перевели в новое здание - небольшое одноэтажное здание у впадения Мельничного ручья в Оредеж на углу улиц Коммунальной и Кирова.
Зимой Вырицу освободили; первой в посёлок вошла группа разведчиков. Разведчики и обнаружили этот новый «детдом», где в подвале прятались человек тридцать детей - совсем маленьких, едва живых от голода, от болезней, от страха. Их вымыли, накормили - и отправили в настоящий детдом, Шлиссельбургский. Многие дети были родом из Шлиссельбурга…
Кто-то вспоминал: «Родного города было не узнать, всё разбомблено, на месте нашего дома - воронка, и в ней мы нашли обломки наших любимых ёлочных игрушек…».
Постепенно вернулись угнанные в Германию. Рассказывали, как двое братьев пришли в родную Лугу: где их дом - не помнят, родителей в лицо - не помнят… Помнят только, что отец работал машинистом паровоза. Пошли на станцию, спросили у первого попавшегося машиниста: «Как найти такого-то?» - «А он вам зачем?» - «А это наш отец!» И машинист едва сознание не потерял: он и был отцом этих ребят…
После войны вырицкие узники пошли в школы. Иногда учителя говорили: «Оккупированные, встаньте». И вставал весь класс.
Сейчас на месте захоронения детей стела с надписью: «Детям Ленинградской земли, погибшим от рук немецко-фашистских захватчиков в Великую Отечественную войну».
